ВЕЛИЧИЕ ЮДО ГЛУМА

Юдо Глум вешал авоськи на боковые зеркала своего автомобиля.	Ложь.
Юдо Глум, становясь перед писсуаром, тоненько повизгивал.	Неизвестно.
У Юдо Глума будто были главные очки и запасные. И когда он снимал запасные очки, то забывал, что на них нет заброшенной за шею резинки, и очки падали ему под ноги.	Было один раз.
Юдо Глум писал послания французскому президенту, но зачитывал их только своей жене.	Правда.
Юдо Глум был оптимист и мечтатель.	Неправда. Его ужасало быстрое течение жизни. Не успевал он собрать опавшие листья во дворе, а уже, глядя в зеркало, обнаруживал, что пора бы ему постричься.
Юдо Глум не был согласен со взглядами своего приятеля Гуго Вайса, построившего дом с глухой восточной стеной.	Правда. Юдо Глум стоит за внимательное отношение ко всем культурам. Прорубить окна в стене – еще не значит устроить в ней дверь, говорит он.
Юдо Глум, когда жена его приступала к глажке, просил оставить ему носовые платки и гладил их с большой тщательностью.	Правда. Юдо Глум не любил гладить брюки, потому что они норовили соскользнуть с гладильной доски, но гладил с удовольствием носовые платки из-за их чудесной покладистости. Он сказал однажды жене, что поведение носового платка при глажке совпадает с его представлениями о характере идеальной женщины, на что жена Юдо Глума хмыкнула, но не возразила (умна).
Юдо Глум не был патриотом Кирьят-Кфара.	Неправда. Даже флажок после Дня Самостоятельности Кирьят-Кфара не в состоянии был он выбросить в мусорную корзину и потому завел специальный ящик для старых городских флажков.
Юдо Глум – автор и постановщик “танца с чаем”.	Правда. Когда Юдо Глум шел по коридору с горячим чаем, он размышлял об идеальных пропорциях в устройстве жизни. Когда небольшое количество горячего чая выплескивалось и обжигало ему руку, он вскидывался, но поскольку не в его характере было бросать начатое дело, то из этой ситуации рождался танец с чаем, и чай лизал ему руки. Танец завершался тем, что Юдо Глум ставил картонный стакан на пол, дул на обожженную руку, а чай в стакане тем временем успокаивался, после чего Юдо Глум и стакан чая заключали перемирие: Юдо Глум временно прекращал размышлять, а чай обещал не плескаться в стакане.
Юдо Глум не был излишне деликатен, и порою казалось даже, что он толстокож, вплоть до садистской бестактности.	Трудно согласиться, но нельзя и полностью отрицать. Был случай, когда Юдо Глум, отформатировав диск, невинным тоном спросил у компьютера: “Помнишь меня?”
Юдо Глум утверждал, будто человеку, который только что переел, следует поесть поверх съеденного еще чего-нибудь легкого. И тогда ему полегчает.	Неправда. Юдо Глум боролся с этим опасным заблуждением.
В характере Юдо Глума ощущалась некоторая скрытность.	Абсолютная чушь. Юдо Глум был настолько в мире с самим собой, настолько нечего ему было скрывать от людей, что он даже не вздрагивал, когда кто-то дергал ручку двери туалетной кабинки, в которой он сидел в это время.
Юдо Глум пометил линию пояса на всех своих рубашках, облегчая работу своей жене, – чтобы ей не гладить ту часть рубашки, которая все равно сразу помнется при заправке в брюки.	Неизвестно, правда ли это. Жена Юдо Глума не дала нам oднозначного ответа на прямо поставленный вопрос.
Юдо Глум был нетерпелив. Он не умел заставить себя выполнить подряд два монотонных действия.	Неправда. Действительно, творческий характер Юдо Глума делал для него тягостной всякую регулярность, но если ему, например, нужно было сделать двенадцать одинаковых действий, то чувство тоски одолевало его на втором действии и заканчивалось на десятом. А одиннадцатое и двенадцатое он выполнял с большим энтузиазмом.
Юдо Глум невнимателен за рулем.	Неправда. Когда водитель, ехавший левее и позади Юдо Глума, привлеченный видом авоськи, висящей на боковом зеркале, чуть поднимал глаза и заглядывал в само зеркало, он видел в нем Юдо Глума и то, как сосредоточен и собран он, когда ведет машину.

   И наконец, одно личное воспоминание автора и несколько заключительных извлечений из коллективной памяти Кирьят-Кфара.
   Был обычный день, из тех треснувших примерно в полдень между облаками и солнцем дней, которые часто случаются в Кирьят-Кфаре на разломе лета и зимы, когда Юдо Глум вышел на балкон своего дома и по случаю близкого окончания каденции американского президента поблагодарил его за проделанную работу.
   Юдо Глум появился на балконе, на котором ему предстояло вскоре повеситься. Большой балкон нависал над улицей без движения из-за перегородившего ее перевернутого грузовика. Юдо Глум расправил грудь, высоко поднял голову и обратился с взволнованной речью к улице, которая оставалась пустой с начала и до самого конца его прославленной речи.
   - Дорогие дамы и господа, леди и джентльмены, уважаемые граждане города Кирьят-Кфар!
   Так начал свое обращение Юдо Глум. Вполне традиционно, очень сдержанно и с большим достоинством. Так же он продолжил и так же закончил.
   А после смерти Юдо Глума жена обнародовала его письма французскому президенту, где было так много справедливых слов о взгляде на Кирьят-Кфар через устаревшую лорнетку, о шаблонных подходах к необычайной действительности и много другого, настолько удивительно верного, что жители Кирьят-Кфара осознали наконец, какого глубокого мыслителя они потеряли в лице и теле Юдо Глума.
   Им сделалось стыдно за черствость, проявленную по отношению к великому человеку при его земной жизни.
   На совместном собрании всех жителей Кирьят-Кфара постановлено было воплотить в жизнь последнее изобретение Юдо Глума, о котором рассказала жителям его безутешная вдова, – дезодорант с запахом древесных стружек. И теперь всякому, кто въезжает в Кирьят-Кфар, представляется, будто гигантская лесопилка принимает его в свои объятия.

Вернуться на главную страницу