Вернуться на главную страницу

Е. Теодор Бирман

НЕТА



    Мы с ней встретились в парке, когда выгуливали юных жирафов. Это же естественно – хотя бы улыбнуться друг другу, когда все вокруг – кто с детьми, кто с собаками, и только при нас двоих – жирафы-подростки. И я отправил ей доброжелательный взгляд – лучик на фоне парковой зелени.
    – А зачем нам знакомиться, – спросила она, – если все равно мы рано или поздно поссоримся?
    Разве легко быстро отыскать уместный отклик и придать ему веселую безобидную форму? Всегда. А особенно, – когда живой лучик, отправленный с запросом знакомства, возвращается с сухой колючкой на конце?
    – Ну, и как вас зовут? – великодушно вынула она из моего слезящегося глаза свою злокозненную колючку.
    – Уго, – соврал я, а она хмыкнула, втянув живот, толкнув податливую летнюю ткань на груди синхронно в двух острых точках, выдув невидимую порцию фруктового воздуха из легких, и этим сбила меня с толку – я теперь не знал, от чего раньше бежать моему запутавшемуся взгляду: от поисков точного места, где вновь укрылись под платьем обнаружившие себя мгновенье назад точки, или от подчеркнутой резинкой в поясе равнинной плоскости ее живота, или от совершенно открытого пятнистому свету насмешливого носа. Обычного женского носа, который на вид – только нос, а в действительности – провокация, предвестник конфликта и объявления войны.
    – Так вы тезка моего жирафа?
    Ах! Какой голос! Если школа вдруг лишится электричества, сочетанием таких чистых звуков сообщит ученикам молодая, любимая ими учительница, глядя на позолоченные часики на запястье, об освобождении на полных пять минут от поводков с уздечками, крепящих школьников к партам, о кратком и потому особо блаженном даре бега и крика малой перемены.
    Я знал, как зовут хозяйку жирафа, и прямо тут же, в ту же секунду переименовал мою юную африканку. Ей ведь все равно, моей девочке, она на меня не рассердится.
    – А это – Нета, – кивнул я в сторону ажурной светло-серой сеточки на рыжей шее.
    Произнес и пожалел.

«Вдали он подобен цветным парусам корабля…»

    Такую цитату, например, стоило мне сделать эпиграфом к следующей фазе знакомства, принеся в подарок ее роскошному жирафу поэтическую ветку, – одну только, но раритет Серебряного века! А не мою шалунью рекомендовать банальным: «Это – Нета», – созвучием двух младенцев речи, неплановых детенышей несдержанных половозрелых мыслей.
    Так подумал я, но вздохнул лишь про себя, не внешне, избегая двунаправленного (из атмосферы в нос и обратно) шипения. Ведь и так уже вылетели звуки с бесцветными мотыльковыми крыльями, не напудренными даже щепоткой талька. И вьются слова над нами, и ищут проходы между жирафьими шеями. Вот они поменялись местами в воздухе: первой – «Нета», следом – «это», «это» – прячется от «Неты».
    «Это Нета», – повторил я про себя еще раз, покатал языком, будто подтаявшие леденцы, слова и решил, что все равно ведь – сказал и сказал, произнес и произнес, выпорхнули – теперь не упрячешь.
    – Уже? – спросила она и выдержала короткую паузу, нужную, чтобы второй вопрос, сильнейший сообщник первого, сверкнул как нож, поймавший солнце.
    – Уже задеваете?
    Я мгновенно ослеп от ножа и света, а она воспользовалась моей незрячей беспомощностью, шлепнула Уго по худому заду, охватила рукой его неровно размеченную шею, и так вместе они оставили зеленую сцену нашего краткого знакомства, ушли, словно желая уязвить меня поглубже, – в обнимку, не торопясь. С тех пор в этом парке не появились ни разу. Ни вместе, ни порознь.
    Так просто, за время, меньшее, чем нужно, чтобы нам съесть по вафельному рожку мороженого, а жирафам – длинными языками притянуть по паре ветвей и общипать их листья, убит был, не начавшись, наш любовный роман – логичный, закономерный, но не случившийся. Увы! И что же – разве я действительно задел как-нибудь Нету? Тем более, воспитанника ее – Уго? Нет и нет!
    Из ста женщин с длинными волосами – девяносто девять уютно наворачивают на палец локоны у виска, или бездумно скользят ладонью по гладкому водопаду вдоль шеи, или играют прядями, упавшими на грудь. И только одна из ста – подергивает иногда кончики волос за спиной, костяшки пальцев упирая в низ позвоночника. Как это сделала Нета, уходя от меня и обнимая молодого жирафа.
    Однажды в полуденном сне я увидел себя заснувшим в очках и сквозь эти очки разглядел, как мы прожили с Нетой в дружбе множество лет, дремлем в тиши на балконе, покоясь в шезлонгах, а наши жирафы, стоя скромно под углом к балкону, наклонив шеи, опустили головы на перила и так сбоку, не в упор, наблюдают за нами, не обращая внимания на мелкие листья акаций позади и только бесполезными рожками на них указывая. А в доме напротив – объемными женскими портретами в окнах присутствуют в композиции подружки Неты. Они тоже глядят сюда, любуясь нами и удивляясь неугасающему нашему чувству.

«Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф».


    Эта Нета, капризная Нета, ветреная девушка со щеголем жирафом в личном владении.


Вернуться на главную страницу