Я в будке сидела на высоком табурете, когда он появился. Сразу почувствовала – сейчас что-то из ряда вон выходящее произойдет. И он меня увидел и ко мне идет.
– Заблудился, кажется, я на вашем заводе, – говорит, оглядывая развалины вокруг.
– Покажите ваш пропуск, пожалуйста, – отвечаю.
Роется в сумке, которая у него на плече. Во внешнем кармашке с молнией сбоку.
– Не лучшее место для хранения серьезных документов, – хмурюсь, – из кармана, который не сверху, а сбоку открывается, могут и документы выпасть, и деньги.
– Ну, деньги я туда не кладу, – смеется, – деньги – внутри, – и хлопает по внушительному пузу своей сумки, а в боковом кармашке что-то уже нащупал и достает.
– Нет, не этот, – улыбается, – этот с прищепкой, на воротник подвешивать, – показывает мне, как пропуск за угол воротника цепляют, – а на ваш завод – только в пластмассовой рамочке, я помню. Вот он! – другой пропуск вылавливает и мне протягивает.
– Это пропуск старого образца, – говорю, – вам нужно сфотографироваться: три фотографии размером 4, и четыре фотографии размером 3.
Он лоб поморщил в недоумении, но вижу – все-таки полагается на указания официального лица. А у меня сердце екнуло – вот уйдет сейчас, и больше я его никогда не увижу. Волосы у него мягкие, ветер их легко в беспорядок приводит, и видно, что характер у него такой же легкий, как волосы.
– Что в сумке-то? Оружие есть? Или одни деньги?
– Нет, – смеется, – зачем мне оружие? – и сумку для меня открывает.
Там бумаги, кошелек, коробка, как для дисков, и провод какой-то.
– Провод зачем? – спрашиваю.
– Это, – отвечает, – кабель сериальной связи RS-232, он соединяет «2» с «2» и «3» с «3». А если к нему вот эту штуку присоединить, то тогда, наоборот, – «2» соединяется с «3», а «3» – с «2».
– Понятно, – говорю, – а вы уже завтракали?
– Нет еще, – улыбается мне благодарно умник этот, хотя я ему еще ничего не предложила.
– Вон там, видите, – тигель, в нем греются пироги с творогом. Хотите?
– Хочу! – снимает свою сумку с плеча, кладет возле будки на землю и карабкается на гору бетонных обломков к старому ржавому тиглю.
Открывает его – там ничего нет, рукой трогает внутри, оборачивается ко мне:
– Он холодный! – кричит издалека.
– Сожрали, черти! – кричу ему в ответ, – и печку выключили.
Возвращается ко мне, не спрашивает, кто эти черти, которые пироги съели. Сколько такта в нем!
Сумка его все еще на земле лежит, я на нее киваю и спрашиваю по-дружески, ведь мы с ним уже как бы неплохо знакомы:
– Послушай, у тебя сейчас не найдется для меня девятьсот? – и не опускаюсь до объяснений, зачем они мне так вдруг ни с того, ни с сего срочно понадобились и даже не упоминаю о том, что в долг прошу, не сообщаю, когда и как верну эти деньги.
Он хмурится, но спрашивает:
– Именно девятьсот?
– Ну, да – девятьсот, – отвечаю, будто бы даже с оттенком досады.
И он, представляете, усовестился и потянулся к своей сумке. Господи, до чего милый!
– Вы когда, черти, пироги съесть успели? – кричу в сторону.
Парни вылетают из-за будки, хватают его сумку, взлетают с ней на соседнюю кучу строительного хлама и начинают черные молнии расстегивать и внутренности потрошить.
Он, было, двинулся за ними, потом остановился, покраснел и кричит им:
– Я никогда другим людям пакостей не делал! – Помолчал, потом добавил тихо так. – Никогда!
И пропуск на другой завод у него на воротнике так и висит, забыл снять. Парни ржут над ним, один другого подначивает:
– Тебе кабель RS-232 и насадка к нему нужны?
– Не-а, – другой хохочет, – я люблю только «1» с «0» соединять, но без проводов и без насадки.
Тогда этот, с пропусками на заводы, так неодобрительно мне в глаза посмотрел, будто я собралась на его кабеле сериальной связи белье сушить, или много лет замужем за ним, и он вдруг меня с другим в постели застукал.
И вот не знаю, что на меня накатило в тот миг – завелась с пол-оборота, жутко вспомнить. Выхватила пистолет из кобуры. Выстрелила дважды в упор. Из табельного оружия – прямо в сердце этого дурака.